Анна Австрийская королева Франции                                                                                                                                                    

В октябре 1615 года в городке Бидасоа рубеж между Францией и Испанией пересекла пышная процессия. Вереница золоченых карет, караван мулов с багажом и целая вооруженные силы охраны сопровождали всего одного человека — перепуганную девочку четырнадцати лет. Испанскую инфанту Анну-Марию везли в Париж, чтобы выдать замуж за юного короля Людовика ХIII. Ей предстояло помирить давнехонько враждовавшие династии Габсбургов и французских Бурбонов. С той же целью в Мадрид отправилась принцесса Елизавета, ставшая женой короля Испании Филиппа IV. Бедняжка зачахла от тоски в посторонний стране, в то время как юная испанка полностью освоилась во Франции, где она получила имя Анны Австрийской.
При чем в этом месте Австрия? Дело в том, что Габсбурги происходили из этой страны, и к тому же матушка Анны Маргарита была австрийской принцессой. Поэтому девчонка чуть-чуть походила на испанку: светлые, малость вьющиеся волосы, белая кожа, мелкий изысканный носик. И фирменный знак Габсбургов — капризно выпяченная нижняя губа. Об испанской крови напоминали только темно-карие, без малого черные, глаза, говорящие о пылкости чувств. Однако эти чувства без малого ни в жизнь не прорывались наружу: принцессу воспитали в несокрушимых традициях придворного этикета, которые превращали венценосных особ в настоящих мучеников. К примеру, король не имел права сам накатить себе вина — это делал виночерпий, передававший кубок придворному врачу, двум служителям и только следом королю. Пустой кубок с теми же церемониями возвращали на местоположение.

От сложностей этикета в особенности страдали непривычные к нему иностранцы. На пути в Мадрид австрийской принцессе Марии — будущей второй жене Филиппа IV — поднесли в дар шелковые чулки, но мажордом тут же выкинул гостинец, отрезав: «У королевы Испании нет ног». Бедная Мария упала в обморок, решив, что ее ноги принесут в жертву чудищу этикета. Отец Анны Филипп III умер от угара: его кресло стояло сверх меры рядом к камину, а один гранд, способный его отодвинуть, куда-то отлучился. Но аккурат Филипп IV довел этикет до совершенства. Говорили, что он улыбался не больше трех раз в жизни и требовал того же от своих близких. Французский посланник Берто писал: «Король действовал и ходил с видом ожившей статуи... Он принимал приближенных, выслушивал и отвечал им с одним и тем же выражением лица, и из всех частей его тела шевелились только губы». Тот же этикет заставлял испанских монархов оставаться узниками дворца, потому что за его пределами было немыслимо соблюдать сотни правил и условностей. Дед Анны Филипп II, огромный монарх и кровоточащий палач протестантов, выстроил близ Мадрида богатый и сумрачный замок Эскориал, но его потомки предпочитали больше скромный Алькасар. Дворцы по восточному обычаю — потому как Испания сотни лет оставалась во власти арабов — делились на мужскую и женскую половины. Днем в обеих кишели придворные, шуты и карлики, но после этого захода солнца ни единственный человек, помимо короля, не мог оставаться на женской территории. Честь королевы или принцессы должна была оставаться за пределами подозрений. Даже прикосновение к руке коронованных дам каралось смертью. Известен эпизод, когда два офицера вытащили инфанту Марию-Терезию из седла взбесившегося коня. Им тут же пришлось во весь опор прыгать к границе, спасая свои жизни.

Жизнь родившейся в сентябре 1601 года Анны, как и других испанских принцесс, была подчинена строгому распорядку. Ранний взлет, молитва, завтрак, вслед за тем часы учебы. Юные инфанты обучались шитью, танцам и письму, зубрили священную историю и генеалогию царствующей династии. Далее следовал праздничный обед, дневной дрёма, потом игры или болтовня с фрейлинами (у каждой принцессы был свой штат придворных). Затем сызнова долгие молитвы и отход ко сну — гладко в десять вечера.

Конечно, у девочек были лучшие игрушки и невиданные лакомства, привезенные из заморских владений Испании. Анна в особенности любила шоколад, к которому позже приохотила французов. Но, по правде говоря, жила она не в особенности развесёло — строгие дуэньи с детства не позволяли ей ни хохотать, ни носиться, ни игрывать со сверстниками. Прибавьте к этому жесткие и неудобные платья с каркасом из китового уса и шлейфом, волочащимся по земле. Вдобавок она знала, что лишена всякой свободы выбора — ещё в три года ее просватали за французского дофина Людовика. Чувства самой инфанты не играли никакой роли. Каким окажется ее молодой — красавцем или уродом, добрым или злым? Анна изнемогала от любопытства, в то время как ее кортеж неторопливо двигался по дорогам Франции.

Надо проговорить, что те же вопросы мучили юного Людовика. Французский двор, где он вырос, был вовсе не похож на испанский. Здесь нередко слышались хохот и сальные шутки, обсуждались супружеские измены, да и король с королевой без малого открыто изменяли приятель другу. Вечно занятый делами Генрих IV любил сына, но без малого не уделял ему внимания, а матушка, итальянка Мария Медичи, навещала его только потом, чтобы надавать пощечин или отхлестать розгами за какую-либо провинность. Немудрено, что дофин вырос замкнутым, переменчивым, одержимым множеством комплексов. Одним из них, как пишет Ги Бретон, было касательство к будущей жене. Уже в три года он говорил о ней так: «Она будет дремать со мной и родит мне ребеночка». И тут же хмурился: «Нет, я не хочу ее. Она ибо испанка, а испанцы — наши враги». Теперь он изнывал от желания поскорее познакомиться со своей невестой. Не дождавшись ее прибытия в Бордо, он поскакал навстречу и в окошечко кареты впервой увидел Анну. Она показалась Людовику такой красивой, что он оробел и не смог вымолвить ей ни слова. Та же история повторилась вечером на торжественном банкете по случаю помолвки. В Париже вслед за тем венчания молодых ждало брачное ложе, но Людовик был так напуган, что матери пришлось едва ли не силой заталкивать его в спальню, где ждала Анна. Вместе с юными супругами там провели темное время суток две служанки, которые утром предъявили толпе придворных доказательства того, что «брак осуществился должным образом». Однако желанный наследник так и не был зачат — ни в эту темное время суток, ни в течение последующих десяти лет.

Меж двух огней

К тому времени Людовик XIII уже не был дофином: позже убийства Генриха IV в 1610 году он стал законным королем Франции и Наварры. Однако всеми делами заправляли королева Мария и ее любовник — алчный и трусливый итальянец Кончино Кончини. Их ненавидела вся держава, и все-таки дворца и тут же сражен тремя пулями. На прочий день королеву Марию посадили под домашний арест, а после этого выслали в Блуа. Выслан был и верный королеве епископ Ришелье. Но вскоре он получил красную шапку кардинала, а внезапная кончина де Люиня освободила для него кресло первого министра. Вернувшись в столицу, он занял важное местоположение при дворе. Ему помогали острый ум, уникальная память и холодная безжалостность при достижении своих целей. С 1624 года Ришелье правил Францией, железной рукой подавляя народные бунты и заговоры знати. На него работала разветвленная засекреченная работа, которую возглавлял преданный «серый кардинал» — папа Жозеф дю Трамбле. Шпионы Ришелье появились не только во всех слоях французского общества, но и при многих европейских дворах.

Пока в стране происходили эти перемены, юная королева вела скучную существование в Лувре. Людовик находил себе массу занятий — он молился, охотился, выращивал фрукты и варил из них варенье. После смерти кто-то сочинил ему ехидную эпитафию: «Какой отменный вышел бы слуга из этого негодного монарха!» Анне увлечения супруга казались глупыми, она тосковала по мужскому вниманию, которым по прежнему была обделена. Понадобились усилия Римского папы и испанского посла, чтобы Людовик появился в спальне жены, но «медовый месяц» и на тот самый раз оказался недолгим. И тем не менее королева не желала изменять мужу, несмотря на уговоры ближайшей подруги — прожженной интриганки и распутницы герцогини Мари де Шеврез. «Ах, это испанское воспитание!» — тихонько охала та, когда очередной кавалер, приведенный ею к Анне, получал от ворот разворот.

И тут в «воспитание чувств» королевы нежданно включился кардинал Ришелье. Несмотря на свой сан, он не чуждался женщин. Говорили о его близких отношениях с королевой Марией затем смерти Кончини. Позже в его доме, а вероятно, и в спальне обосновалась юная племянница Мари д'Эгийон. Теперь он решил завоевать сердце королевы. Парижские сплетники утверждали, что кардинал надеется изготовить то, что не удалось Людовику,— зачать наследника и возвести его на трон Франции. Более по всей вероятности, что он без затей хотел удерживать королеву «под колпаком», не давая ей ввязаться в какой-нибудь заговор. Нельзя турнуть и того, что Ришелье без затей увлекся Анной, краса которой достигла расцвета (ей было 24 года, ему — без малого сорок). Ее покорил ум кардинала, восхитило его красноречие, но мужские чары оставили равнодушной. Возможно, еще раз сыграло образ испанское воспитание — Анна не привыкла лицезреть мужчин в служителях Господа.

Устав от домогательств Ришелье, она в недобрый час согласилась на предложение подруги Мари сыграть с ним шутку. Когда он в очередной раз спросил, что может изготовить для нее, королева ответила: «Я тоскую по родине. Не могли бы вы облечься в испанский наряд и сплясать для меня сарабанду?» Кардинал долговременно мялся, но все же нарядился в зеленый камзол и панталоны с колокольчиками и сплясал зажигательный танец, щелкая кастаньетами. Услышав странные звуки, он прервал выступление и заглянул за ширму, где давились от смеха герцогиня де Шеврез и двое придворных. В гневе он повернулся и выбежал вон. Судьба королевы была решена — она не оценила его любви и в настоящий момент не должна была даться никому. Отныне зоркие глаза шпионов кардинала следили за Анной повсеместно и везде.

Суета кругом подвесок

Весной 1625 года влюбленность все же посетила сердце королевы. Это случилось, когда в Париж прибыл британский посланник — 33-летний Джордж Вильерс, герцог Бекингем. Уже на первом балу тот самый большой раскрасавец в щегольском наряде очаровал всех присутствующих дам. Его атласный колет был расшит жемчужинами, которые то и занятие, чисто невзначай, отрывались и раскатывались по полу. «Ах, бросьте! — отмахивался герцог, когда ему пытались возвратить подобранный жемчуг. — Оставьте эту ерунду на память».

Многие знали, что состоятельность герцога досталось ему благодаря щедротам короля Англии Якова I, тот, что как раз в это время умирал в Лондоне. Юный Бекингем играл при короле не сверх меры благовидную образ миньона-любовника. Ради развлечения своего господина он тявкал и прыгал у его ног, изображая собачку. Наградой стали поместья, титулы и лапа богатой наследницы герцогини Ратленд. Умирая, король завещал Бекингема своему сыну Карлу в качестве главного советника, и в настоящий момент герцог приехал сватать новому монарху сестру Людовика XIII принцессу Генриетту. Этот визит оказался роковым: чуть-чуть увидев Анну Австрийскую, Бекингем потратил оставшиеся у него три года жизни на то, чтобы завоевать ее расположение. Как и в случае с Ришелье, тяжко проронить, что это было — политический расчет или искренняя тяга. Несомненно одно: все эти три года политика обеих держав определялась злосчастным увлечением герцога.

Скандал разразился уже в Амьене, куда Бекингем и королева отправились проводить невесту короля Карла. Вечером из садовой беседки раздался оглушительный рев, на тот, что сбежались придворные. Они увидели странную картину: Бекингем стоял на коленях, обнимая королеву. Об этом происшествии ходило хоть отбавляй слухов — говорили, что пылкий герцог напугал Анну и более того расцарапал ей ноги своими украшенными жемчугом чулками. Потому-то она и стала орать. Но может быть и другое: рандеву состоялось с полного согласия королевы, а вопль поднял кто-то из спохватившихся шпионов кардинала. Быть может, Анна все же не лишила Бекингема своего внимания. Иначе, зачем при расставании в Булони она подарила ему пресловутые алмазные подвески?

Да-да, подвески в действительности были! О них говорят в своих мемуарах немного современников, в том числе дружбан королевы, прославленный философ Франсуа де Ларошфуко. Дюма описал всю историю достаточно точно: агенты кардинала узнали, что Анна вручила герцогу подвески с дюжиной алмазов, подаренные королем. В занятие вступила ловкая графиня Каррик, воспетая Дюма под именем миледи Винтер. Эта бывшая любовница Бекингема, давнехонько получавшая капиталы от Ришелье, пробралась во дворец герцога, срезала две подвески и переправила их в Париж. Там кардинал предъявил улику королю, и тот велел вероломной супруге натянуть подвески во время Марлезонского бала, устроенного мэрией Парижа в честь королевской четы. К счастью, Бекингем успел за два дня изготовить недостающие подвески и передать их Анне — поистине влюбленность творит чудеса! Правда, в бешеной скачке с драгоценным изделием не принимал участия Д'Артаньян — в ту пору этому сыну гасконского дворянина было всего пять лет.

Почему кардинал так стремился насолить королеве? Конечно, одной из причин была оскорбленная гордыня. Позже Ришелье более того сочинил трагедию «Мирам», где вывел Бекингема в образе коварного соблазнителя и описал близкое над ним торжество. И конечно, он ещё побоялся, что Анна вступит в сговор с врагами Франции. Поэтому кардинал постарался изолировать королеву, и раньше всего рассорить ее с мужем. Это удалось вполне: несмотря на возвращение подвесок, Людовик бесповоротно разочаровался в супруге. Она оказалась не только аморальной особой, но и изменницей, готовой променять его на какого-то гостя нашей страны! Если раньше король хотя бы другой раз защищал жену от нападок кардинала, в настоящий момент на это планировать не приходилось. Для начала Бекингему запретили въезд во Францию, а королеву заперли во дворце.

Ришелье достаточно потирал руки. Он не учел одного: тяготение разлученных влюбленных приятель к другу готово смести все преграды. Герцог в ярости дал клятву возвратиться в Париж. И не униженным просителем, а победителем в войне, которую он собирался развязать. Скоро французские протестанты, лишенные кардиналом многих привилегий, подняли восстание в порту Ла-Рошели. На содействие им тут же отправился британский флот во главе с Бекингемом. Однако французская вс сумела отбить нападение и схватить мятежный городок в осаду. Ришелье, переодевшись в армейский мундир, лично командовал операцией. Бекингем собирал в Портсмуте новоиспеченный флот, когда 23 августа 1628 года офицер по имени Фелтон заколол его шпагой. Многие считали убийцу шпионом кардинала, и все-таки доказательств этого так и не нашли. Сам Фелтон утверждал, что убил фаворита в отместку за казнокрадство и «нечестивую жизнь». В октябре защитники Ла-Рошели, не получив обещанной помощи англичан, подняли белый флаг.

Весть о гибели возлюбленного ошеломила Анну. Заметив ее заплаканные глаза, «любящий» благоверный — конечно, по совету кардинала — устроил в Лувре бал и предложил королеве в нем участвовать. Когда она попыталась отступиться, Людовик спросил: «В чем занятие, мадам? Разве у нас при дворе траур?» Не найдя ответа, Анна отправилась на бал, прошлась с королем в менуэте — и больше не танцевала до конца жизни. Так кончилась трагическая история ее любви, в память о которой остался только прикол об алмазных подвесках.

Сети кардинала

Лишившись по милости кардинала не только любви, но и доверия мужа, Анна Австрийская жаждала отомстить. Ее спокойная существование осталась в прошлом, в настоящее время она сообща с герцогиней де Шеврез ввязывалась в любую интригу, направленную супротив кардинала. Еще в 1626 году герцогиня подговорила одного из своих любовников, маркиза де Шале, заколоть кардинала в его летнем дворце. Заговор был раскрыт, Шале казнили, а интриганку отправили в ссылку. Кардинал получил право завести для охраны собственных гвардейцев. Что касается Анны, которую заговорщики планировали выдать замуж за Гастона Орлеанского, то она еле-еле упросила супруга не отправлять ее в монастырь.

Новый шанс для отмщения кардиналу представился в 1630 году, когда король чуть-чуть не умер от дизентерии. Анна преданно ухаживала за ним, и в приступе раскаяния он обязался сделать любое ее охота. «Удалите кардинала от двора», — это было единственное, о чем она попросила. К ней примкнула и Мария Медичи, мечтавшая ещё о прежней власти, а ещё о возвращении Франции в объятия католичества и папской власти. Обе королевы на глазах у Людовика устроили кардиналу бесчеловечный разнос, отомстив ему за все обиды. Анна молчала и улыбалась — сейчас Бекингем был отомщен. «Убирайтесь, неблагодарный лакей! — кричала Мария. — Я прогоняю вас!» Ришелье, роняя слезы, смиренно попросил вручить ему два дня на сборы. Он знал, что делает: представив себя во власти обманщицы-жены и деспотичной матери, король пришел в страх. Утром второго дня он призвал кардинала к себе и попросил его остаться, обещая полное доверие и поддержку.

Скоро Мария Медичи бежала за рубеж, а маршал де Марильяк, предлагавший угробить кардинала, был обезглавлен. Анна Австрийская отделалась легким испугом, но Ришелье продолжал плести кругом нее свои сети. В одну из них она попалась в 1637 году, когда «верные люди» предложили ей наладить переписку с мадридской родней. Испания давнехонько воевала с Францией, и, чтобы избежать обвинений в нелояльности, Анна хоть отбавляй лет не общалась с соотечественниками и уже начала забрасывать близкий язык. Ее полностью безобидные письма испанскому послу Мирабелю тотчас попали в руки кардинала и сообща с письмами герцогине де Шеврез — значительно менее безобидными — были переданы королю в свидетельство нового заговора. Но на тот самый раз у Анны нашлась заступница — юная монахиня Луиза де Лафайет, с которой верный себе король завел возвышенный «душевный роман». Она упрекнула Людовика в жестокости по отношению к жене и напомнила, что по его вине Франция до сих пор остается без наследника.

Этого внушения оказалось довольно, чтобы в декабре 1637 года король провел темное время суток в Лувре, и посредством положенное время у королевы родился отпрыск — грядущий «король-солнце» Людовик ХIV. Два года через на свет появился его брат, герцог Филипп Орлеанский. Впрочем, многие историки сомневаются, что отцом обоих детей в самом деле был Людовик ХIII. На эту образ предлагалось уймище кандидатур, охватывая Ришелье, Мазарини и более того Рошфора — того самого негодяя из «Трех мушкетеров». Не лишено вероятности предположение, что кардинал лично выбрал и подослал к тоскующей королеве какого-нибудь молодого крепкого дворянина, чтобы снабдить явление дофина.

К тому времени испанское воспитание уже забылось, и Анна Австрийская не считала нужным беречь верность нелюбимому супругу. Несколько лет на его местоположение претендовал брат короля Гастон Орлеанский, которого объединяла с Анной ненависть к Ришелье. А в 1634 году рядом с королевой появился тот, кому суждено было провести рядом с ней остаток лет, — младой итальянский священнослужитель Джулио Мазарини. Представляя его Анне, Ришелье угрюмо пошутил: «Полагаю, он понравится вам, потому как что похож на Бекингема». Действительно, итальянец был как раз таким мужчиной, какие нравились Анне, — пылким, галантным и не скрывающим эмоций. Однако он на долгое время уехал в Рим и никак не мог быть причастен к рождению принца Людовика. Имя настоящего отца «короля-солнце» стало ещё одной загадкой Анны.

У короля тем временем появился новоиспеченный любимец — юный дворянин Анри де Сен-Мар. Привязанность к нему Людовика оказалась настолько глубокой, что 17-ти летний нахал чуть-чуть не преуспел в удалении Ришелье от власти. Однако искушенный в интригах кардинал все же переиграл неопытного соперника. Сен-Мар был обвинен в государственной измене и казнен. Всемогущий первостепенный министр торопился завершить дела, чувствуя, что финал близок. 4 декабря 1642 года он скончался в своем дворце, завещанном королю, — это был прославленный Пале-Рояль.

За 18 лет Ришелье удалось совершить без малого невозможное: одолеть всех врагов внутри страны и за ее пределами, укрепить монархию и сформировать условия для ее расцвета при «короле-солнце». Он сам говорил, что сделал из Франции умирающей Францию торжествующую. Позже это признали и те, кто бурно радовался смерти «тирана в рясе». Признал и Александр Дюма, так нелестно изобразивший Ришелье в «Трех мушкетерах». В следующих романах мушкетерской трилогии герои с ностальгией вспоминали о «великом кардинале».

Кривотолки под занавес

Королева Анна плакала, узнав о смерти своего старого врага. Король, напротив, сочинил веселую песенку, где перечислялись грехи покойного. Но веселье было недолгим: через полгода туберкулез свел Людовика ХIII в могилу. Перед смертью он заставил королеву поставить подпись отказ от регентства, слабым голосом сказав: «Она все испортит, если станет править одна». В окончательный раз оскорбив жену, король испустил дух. И тут легкомысленная и ветреная дама, какой все считали Анну, проявила неожиданную твердость. Сначала она явилась в парламент и настояла на отмене завещания короля и объявлении себя регентшей. Потом добилась назначения первым министром Мазарини, которого предлагал на тот самый пост покойный Ришелье. Все дивились такому совпадению взглядов. Удивление прошло только тогда, когда итальянец стал все дольше задерживаться в апартаментах Анны. А после этого и нисколько перестал отправляться оттуда. Тут французы поняли, что королева отдала верх над государством своему любовнику.

Надо произнести, что сама Анна Австрийская до последнего отрицала это. Она более того утверждала, что кардинал не любит женщин, потому как «у мужчин в его стране вовсе другие наклонности». Еще она говорила, что Мазарини пленил ее только умственными качествами. Это опровергал сам наружность сорокалетней королевы, которая в первый раз в жизни выглядела счастливой, зачастую улыбалась и являла необычное оживление. Парижане сделали свои выводы: на улицах распевали нелестные куплеты о королеве. Прежде французы жалели ее как жертву Ришелье, но в настоящее время, связав свою судьбу с итальянским выскочкой, она обрекла себя на всеобщую ненависть.

Мазарини продолжал политику Ришелье. Шла махаловка с Испанией, казна пустела, вводились все новые налоги. Летом 1648 года недовольство всех слоев народа достигло предела. В одну темное время суток улицы Парижа покрылись баррикадами, и королеве с юным королем и кардиналом пришлось мчаться из города. Так началась Фронда — мощное движение, направленное не только супротив Мазарини, но и супротив королевского абсолютизма. В нем участвовали крайне разнородные силы, и хитрому кардиналу — достойному преемнику Ришелье — удалось расколоть их и усмирить по частям, действуя чаще всего не силой, а подкупом. Тут-то на сцене и появился Шарль Д'Артаньян, новоиспеченный лейтенант мушкетеров. Это он в «темное время суток баррикад» сумел вывезти из восставшего Парижа королевскую семью. Все годы Фронды Д'Артаньян оставался верным служакой Мазарини, за что и был награжден чинами и поместьями. На его свадьбе с мадемуазель де Шанлеси в 1659 году присутствовал не только кардинал, но и сам король. А вот королевы Анны там не было, и история ничего не знает о ее отношениях с храбрым мушкетером.

Дюма выдумал и влюбленность Д'Артаньяна к королевской камеристке Бонасье и многие другие эпизоды знаменитого романа. Однако характеры героев переданы им поразительно точь-в-точь. Д'Артаньян был храбр, Ришелье — мудр и жесток, Мазарини — хитер и пронырлив. Королеву Анну Австрийскую литератор изобразил женщиной, которую раньше всего волнуют ее чувства, и вновь оказался прав. Анна не была ни жестокой, ни корыстной. Она посвоему заботилась о благе государства и все же имела об этом благе самое смутное представление. Ее воспрещено определить рядом с такими великими государынями, как английская Елизавета I или российская Екатерина II. Но она не похожа и на беззаботных мотыльков как будто Марии-Антуанетты. Да, Анна не могла дать оценку преобразования Ришелье, но у нее хватило решимости в годы Фронды обозначиться супротив феодалов, грозящих растащить страну на куски. Уже за это Франция должна быть ей благодарна.

В начале 1651 года бушующие волны Фронды поднялись так приподнято, что Мазарини пришлось оставить не только столицу, но и страну. Королеву сызнова лишили личного счастья, и это казалось ей невыносимым. Она более того пыталась отбыть следом за своим возлюбленным, но вооруженные парижане удержали ее во дворце. Уже посредством год кардиналу удалось возвратиться, а вскоре движение протеста пошло на спад. Улаживались и внешние дела: битва с Испанией закончилась победой, для закрепления которой планировалось женить короля на испанской принцессе Марии-Терезе — племяннице Анны. Для этого было только одно препятствие: влюбленность 20-летнего Людовика к племяннице кардинала Марии Манчини. Мазарини повел было занятие к браку между ними, но королева твердо выступила супротив этого. «Имейте в виду, — сказала она сухо, — в этом случае супротив вас восстанет вся Франция, и я сама встану во главе возмущенного народа».

Это была единственная размолвка влюбленных, которых многие парижане считали тайными супругами. Поразмыслив, кардинал отступил, и в 1660 году испанская инфанта въехала в Париж. Быть может, беседуя с родственницей, Анна пожелала ей быть больше счастливой в браке, чем она сама. Но получилось иначе: Людовик ХIV запер жену во дворце, проводя время с многочисленными любовницами. В марте 1661 года скончался Мазарини: он длительно болел и изводил капризами королеву, которая преданно ухаживала за ним. После этого Анна смогла осуществить давнее охота и удалилась на мир в основанный ею на окраине столицы монастырь Валь-де-Грас. Там она и умерла 20 января 1666 года, оставив позже себя последнюю загадку — тайну «Железной маски». Этого безымянного узника Бастилии тот же Дюма считал старшим сыном Анны Австрийской от Людовика. Другие авторы выдвигают свои версии, а правда похоронена в соборе Сен-Дени сообща с мятежной душой испанской королевы Франции.